«Дело тридцати одного» напрочь выпадает из всех возможных стереотипов – как советских, так и антисоветских. Странные события происходили в городе летом 1920-го. Взбунтовался «флагман отечественной промышленности» – Харьковский паровозостроительный завод. Со своей, казалось бы, родненькой властью, «авангард рабочего класса» заговорил языком ультиматумов. А чекисты коварные, вместо того, чтобы наказать «антисоветчиков», разобравшись, отпустили их по домам…

Есть в отечественной истории страницы, будто бы обреченные оставаться темными. Что нам известно о мощнейших харьковских забастовках начала двадцатых? Да ничегошеньки! В былые времена интерес к этой теме не приветствовался, а теперь она и даром никому не нужна. Иные приоритеты нарисовались – дворянство блистательное, священство с купечеством. Скорбим по утраченному «культурному слою», проливаем запоздалые слезы над жертвами революции. Но чтобы записать в оные еще и пролетариат?! Да ни за что на свете: его же объявили «победившим»! Вот только накормить забыли.

«Обеды у нас никуда не годятся, одни помои, – откровенничал перед следователем вагранщик Федор Васильченко. – В забастовках виноват завком тем, что заранее не оповещает нас о том, что хлеба не будет… Ходим голодные, молот из рук валится. Живот подведет, ну и забастуешь. Здесь, в ЧК, где сидят преступники, буржуи, паразиты, и то лучше кормят, чем у нас на заводе».

«Бастовали потому, что жрать нечего было, – вторил Федору Васильченко токарь Кожевников. – Придешь на завод голодным, надеясь на фунтик хлеба, смотришь, его и нет, ну и начинаешь роптать, потому как жрать-то хочется». Четче всех связь между желудком и политическими убеждениями обозначил литейщик Грачев: «Что касается моего недовольства Советской властью, то, конечно, если я голоден, то и недоволен».

Да только не сразу уяснили чекисты элементарное. Искали провокаторов, «казачков засланных», белую агентуру. На рабочего Дмитрия Веремия, когда-то подозревавшегося в связях с царской охранкой, даже отдельное дело завели. Вот, мол, она – паршивая овца, испортившая все стадо. Так нет же: и его не удалось «назначить крайним»! Из Москвы, с Большой Лубянки в ответ на харьковский запрос пришел однозначный ответ: интересующее вас лицо в списках сексотов не значится.

С остальными арестованными – еще интереснее: биографии – хоть «жития святых» пиши! Правда, уже в новом, коммунистическом варианте: «с тринадцати лет на заводе», «работаю двадцать четыре года». Кузнец Алексей Котовицкий, арестованный в числе «зачинщиков», еще в первую русскую революцию за рабочее дело боролся. Тогда же, в 1905-ом, был ранен на баррикадах слесарь Яков Зинченко – тоже «подстрекатель» и «антисоветчик».

Но даже они выглядели безусыми юнцами рядом с долбежником Андреем Кузнецовым. Сей уважаемый товарищ свой первый срок за подпольную работу в 1894-ом получил. Пешком под стол ходили тогда будущие харьковские чекисты, а большинства из них и вовсе на свете не было! И как ты тут взвесишь, кому, на самом деле, роднее и дороже Советская власть?

Ситуация осложнялась тем, что именно «старые кадры» держались наиболее стойко. Если кто из арестованных и признавал протесты «безумием», то только не они. «Забастовку считаю правильной, – заявил следователю точильщик Владимир Акимочкин. – Ибо выхода другого не было. Нам только сулят, а действительного ничего не дают, в то время как кто-то хорошо питается… Кто меньше работает, тот пусть меньше и ест, а у нас – наоборот».

Скажи такое кто-нибудь другой, как минимум, «контрреволюционную агитацию», впаяли бы запросто. А тут не разгонишься: у Акимочкина за плечами четыре года царской каторги. Да еще и дружок влиятельный имеется – с самим товарищем Петровским в Сибири познакомился. Не для того же он там страдал, чтобы после «всемирно-исторической победы» падалью питаться!

Насчет падали – это не для красного словца. Летом 1920-го на будущем заводе имени Малышева пролетариям подавали то же, что и черноморским матросам пятнадцатью годами ранее. «Зачастую в каше и мясе, которое редко бывает, рабочие находят червей», – свидетельствовал электротехник Емельян Мохонь. Помните, из-за чего взбунтовалась команда «Потемкина»?

Не учла «народная власть» опыта своей предшественницы! А заводские кадровики не обратили внимания на анкету нарезчика Андрея Лобова, принятого на работу в болтовой цех. С чего бы это у простого работяги «семья в Румынии»? Правильно: бывший «потемкинец», высадившийся в порту Констанца вместе с другими матросами-бунтарями. Вернулся на любимую родину только в 1917-ом, а там – все те же черви. Потому и оказался в первых рядах забастовщиков. Хотя и клялся следователю, что он большевик, и агитировать против Советской власти не мог в принципе. Но кушать-то хочется…

Трагизм сложившейся ситуации рвал на части чистые пролетарские души. Три десятка протоколов допроса кажутся написанными под копирку: знаю, что ссорюсь со своими. Больно и обидно, однако выхода иного не оставалось. Тем более что хлеб, не выдававшийся два дня, чудом появился сразу же после объявления забастовки.

И только тридцать первый арестованный – котельщик Леонид Пантюхов, был доволен абсолютно всем. Его показания кардинально отличались от остальных: «Работа, как хозяйственная, так и административная, на заводе поставлена прекрасно… Продовольствие распределяется правильно и вполне хватает. Должен указать, что во время забастовки я работал».

«Оригинальность» Пантюхова имела свое объяснение…
(Продолжение следует)

Эдуард Зуб, для «Пятницы»

Кто никогда ни на что не рассчитывает, никогда не будет разочарован.