Биография харьковского рабочего Леонида Пантюхова не отличалась оригинальностью. Тем и привлекала. Печальная история одного-единственного человека, изложенная его товарищем следователю ЧК, иных томов стоила. Потому что просто и без прикрас показывала, как у харьковского пролетариата рождалось светлое чувство к родной Советской власти…

Скромный котельщик с паровозостроительного завода был не таким уж и скромным. Попав в чекистские лапы, взял и противопоставил себя коллективу. Три десятка пролетариев, арестованных в июле 1920-го за организацию забастовки, показали одно, а он – прямо противоположное. Доволен, мол, всем – и порядками на заводе, и распределением продовольствия. Мало ли, что два дня хлеба не давали! Все равно доволен.

Секрет фантастической лояльности Пантюхова к «Советам» обнаружился в показаниях слесаря Пронина. «Я его знаю с семнадцатилетнего возраста, – рассказывал рабочий о своем друге. – Я с ним рос. В прошлом, 1919 году, он говорил против Советской власти, за что был арестован ЧК. Позже, работники ЧК, видя, что он рабочий, решили ему внушить, что Советская власть – его власть, что и сделали, выпустив его 1 мая 1919 года. Символически!».

Однако «магия цифр» на котельщика почему-то не подействовала. Последовало повторное «внушение»: «Он был неделю на свободе, после чего его опять арестовали. За что, не знаю. Освобожден был за день до оставления нами Харькова». То есть, просидел под замком еще полтора месяца – в мае-июне, на пике красного террора! Что представляла собою в то время Харьковская ЧК, на ночь лучше не рассказывать.

Осторожный Пронин и не стал этого делать! Однако, желая оправдать товарища, сморозил явную глупость: «Пантюхов эвакуировался с белыми благодаря слухам о зверствах красных». Несознательный, мол, но не враг. Хотя какими «слухами» можно было удивить бедолагу после двух отсидок?

Не заладилось у Пантюхова и с деникинцами: пришлось возвращаться в любимый город. Но уже запятнанным донельзя – к отсидкам в ЧК прибавилось бегство от «красных». Тут и случилась с нашим героем дивная метаморфоза: «Совсем переменился. Нельзя было узнать в нем прежнего Пантюхова 1919 года. За Советскую власть он готов был стоять до конца».

По странному совпадению, такую же готовность проявляли и те, кто в отличие от Пантюхова, порядками на заводе был недоволен. Но они делали исключение для низшего звена этой власти – заводского комитета. Потому как непугаными были и наивными. «Если я сказал про комитет, что он плох, – рассуждал молотобоец Ефим Маслий, – то это за агитацию против Советской власти не признаю».

А зря! Ведь заводские комитеты и коллегии являлись органами, на деле осуществлявшими важнейший программный лозунг большевиков – «фабрики – рабочим». Каким именно, великомудрый Ильич в спешке не уточнил, и результат получился далеким от ожидавшегося. «Комитет пьянствует, совсем про рабочих забывают, господами себя чувствуют, почти то же самое, что и при директоре», – заявил следователю слесарь Василий Усачев. Но тут же поправился: «Даже при директоре я себя лучше чувствовал, чем сейчас при коллегии».

Еще бы! Ведь прежнее руководство, будь оно хоть трижды «эксплуататорским», не пыталось совмещать свои должностные обязанности с заседаниями в ревтрибунале. А у председателя заводской коллегии Прокофия Зарывайко это очень даже неплохо получалось! Контакт с губчека – теснее некуда, упечь за решетку любого недовольного – ни малейших проблем. «Сижу здесь из-за личных счетов с Зарывайко, – жаловался чекистам токарь Григорий Маслаков. – Я обратился к нему с просьбой дать одежду, ибо работаю и хожу в одном костюме, а он меня назвал саботажником».

Изворачивался вражина? Да куда там! Красноармеец, фронтовик, три недели как откомандировали на завод из части. Единичный случай? Увы! Имелись среди арестованных и «крестники» Федора Лелюка – заместителя Зарывайко, и те, кто обвинял в своей «посадке» членов завкома братьев Коноплевых. Все, как один, проклинали, на чем свет стоит, заводскую «аристократию» – спекулируют, «берут взятки и делают всякие подлости».

Вот тут-то и смекнули «компетентные органы», что их подставили. Хоть и зоркими были «орлы» товарища Дзержинского, но тридцать одного «зачинщика» среди шеститысячного коллектива узрели отнюдь не они. Список «антисоветского элемента» составляло заводоуправление, а утверждал его райком партии. Чекистам оставалось лишь «топором махнуть». Хорошо, что сначала проверку произвели! Результат: шестеро из «рекомендованных» вообще отсутствовали на заводе во время забастовки, а еще восемь человек добросовестно трудились на своих рабочих местах. Да и оставшиеся семнадцать мало походили на отпетых «контриков». Получалось весело: забастовка была, а инициаторов – нет. Не объявлять же таковыми голод и безденежье!

«Обратный ход» чекисты отыграли со всей доступной им элегантностью: «Виновность рабочих может быть аннулирована их тюремным заключением в ХГЧК». Просидели, дескать, месячишко под следствием, и будет с них. Уважение к Советской власти задекларировали, а большего пока что не требуется. Да и к «гласу народа» прислушаться надо: завком хлопочет об освобождении арестованных! Тот самый, который ранее выдал им убийственные характеристики. А заодно умудрился навязать репрессивным органам еще и «воспитательную» функцию. «Казус Пантюхова» эффектно повторили «крупным оптом».

…«Насильно мил не будешь» – это не про нас.

Эдуард Зуб, для «Пятницы»

- А твой папа где работает?
- В крематории…
- И чё он там делает?
- ЖЖЕТ!