А ведь не об этом хотелось. «Окончательное установление Советской власти в Харькове», случившееся под занавес 1919 года, вполне подходило как повод для разговора. Потому и дернула нелегкая просмотреть «Известия Харьковского ревкома» от 14 декабря — первый красный официоз, выпущенный после изгнания деникинцев. Вот кто поведает, что волновало наших земляков на крутом историческом повороте!

Поведали: «ПСКОВ, 26 ноября. По сведениям рижских газет, лондонская «Дейли мейл» сообщает из Сиднея, что в Порте-Дарвина (Австралия) восставшим населением провозглашена Советская власть». Надо же: на две с половиной недели Харьков обскакали! После такого «перла» только и оставалось, что об «исторической правде» рассуждать.

Как раз с 1919‑го ее стали производить особо крупными партиями. Интенсивнее прочих трудилась на сем благородном поприще комиссия по расследованию злодеяний Добрармии. Ни одно свидетельство «жертв белого террора» не уходило в печать без цензорской правки! Разница между рукописными и газетными вариантами показаний обнаружилась совершенно случайно…

Статья под названием «Дорога смерти», опубликованная в одном из «Бюллетеней» комиссии, впечатляла до глубины души. Не только ужасными «пыточными» подробностями, но и обилием чудес, выпавших на долю одной-единственной личности. Автор — помощница председателя Совнаркома УССР Раковского, попала в контрразведку лишь на пятом месяце пребывания деникинцев в Харькове. Более того, умудрилась выйти оттуда живой, имея «крамольные», с точки зрения белых, партийность и национальность. Жаль, подписалась она инициалами: «Г. Р.» и точка!

Так поступали многие: вспоминать о пережитых мучениях «с открытым забралом» — что раздеваться догола на людях. Но под оригиналами показаний имена и фамилии стояли всегда. За исключением нашего, совсем уж печального случая: рукописная версия отличалась от печатной… обилием красных линий. Сколько там было перечеркнутого!

«Мы не чекисты, мы невиновных не расстреливаем…» — заявлял несчастной «Г. Р.» судебный чиновник. Целых два раза! Но это в оригинальном варианте. На газетную страницу сравнение «белых извергов» с доблестными чекистами почему-то не попало. Зато поместили концовку чиновничьего монолога: «… А это видно, что социалистка, да еще вдобавок еврейка, а я дал себе слово, что всю еврейскую молодежь истреблю и в ее же крови и затоплю». Связь между «еврейской молодежью» и ЧК, очевидная для современников описываемых событий, исчезла, как по мановению волшебной палочки! Терзайтесь вопросами, «уважаемые товарищи потомки»: с чего это «белый» судья впал в зоологический антисемитизм?

Гораздо меньше, по сравнению с оригиналом, осталось в показаниях «жертвы» дичайшего субъективизма, свойственного всем «очевидцам» вообще, а пострадавшим в особенности. Помогло ли это в плане приближения к «исторической правде»? Вряд ли: и субъективизм зачищали избирательно.

«Да здравствует святое, самоотверженное красное воинство!» — патетически восклицала наша героиня в конце своего рассказа. А ее, сознательную, да красным карандашом по сокровенному: думай хоть слегка, раз уже схватилась за перо! Начиналась-то статья с обвинения, предъявленного «Г. Р.» в контрразведке: дражайший ее супруг белых офицеров «при Советах» расстреливал. В чужом глазу сучок видим, в своем бревна не замечем? Не сочетается святость с исполнением смертных приговоров!

«История народов немного таких фактов насчитывает», — вещала «Г. Р.» о белом терроре. И здесь карандаш погулял! Публиковать подобное в Харькове, еще не забывшем «красный» концлагерь, раскопанный деникинцами, — курам на смех. Бумерангом бы вернулись высокопарные словеса!

Зато попала в печать несуразица не менее явная, однако, Советской власти напрямую не касавшаяся. Печальной, по версии «Г. Р.», была судьба коммунисток в деникинских застенках: «Геройство белых только и заключалось в насилии над слабыми существами, в особенности над женщинами. Они издевались над женой одного убитого матроса, Марией К., в течение целых двух ночей до двадцати человек». И далее — подробности.

Похоже на правду? Еще как! Но вот сама автор, если верить ей же, от «гнусных предложений» отказывалась постоянно. Когда же «предложение» подкрепили оголенным стволом, жестоко покарала обидчика: «Я выхватила у него револьвер и рукояткой ударила его в висок. Он упал на пол, я начала его топтать ногами и бутылкой, схваченной мною со стола, бить его по голове».

Реакция «белых извергов» на такие фокусы — фантастическая: «Все начальство знало о произошедшем факте, и они были довольны, что князь проучен мной». А неудачливым насильником, между прочим, был «сиятельный» Бай-Баков — «известный злодей Харьковского политического сыска». И здесь «Г. Р.» себя не обидела: подругам по несчастью лишь рядовые конвоиры доставались.

Проглотить безропотно такую «стряпню» мог разве что муж словоохотливой большевички: все равно ситуация безвыходная. Но поверить в подобное дотошному исследователю — себя опозорить. Пусть и напечатана статья в газете, давно уже ставшей библиографическим раритетом. Не все, что пожелтело, — «историческая правда»