До сих пор подобным методом пользовались исключительно зоологи. Вживляли какому-нибудь парнокопытному датчик под кожу, а потом отслеживали, куда и зачем передвигалось животное. Применить сей способ в исторических исследованиях, не догадался, кажется, еще никто. А зря: с его помощью видится гораздо четче грандиозный передел имущества, спровоцированный гражданской войной. Отражение «смутного времени» в биографиях вещей – картина, заслуживающая самого пристального внимания.

На оригинальную мысль автора натолкнуло знакомство с документом, датированным 7 февраля 1920 года – «Протокол обыска, произведенного в квартире жены офицера Добровольческой армии Феклы Мухратовой». Случай, по тем временам, самый заурядный: супруг-защитничек отступил вместе с белыми, а его осиротевшую «половинку» тут же обобрали до нитки «борцы за социальную справедливость». Однако в списке изъятого имелась «изюминка»: «1/ Картин художественных оригинальных – 5 штук… 4/ Картина «Заяц» для стены – 1 штука…» Надо же: и ушастым революционеры не побрезговали!

Дальнейшее изучение ревкомовских бумаг привело к настоящему открытию. Оказалось, что февральский прыжок непоседливого животного был уже третьим по счету. Более того, все его перемещения точно совпадали со сменами власти в городе Харькове.

Однажды, в самом начале 1919-го, Иваново-Лысогорский ревком уже изымал «Зайца». По-видимому, картину сочли «идеологически выверенной», если решили украсить ею помещение такого серьезного органа. Но не прошло и шести месяцев, как Фекла Мухратова восстановила статус-кво: в город вошли белые и «Заяц» отправился на прежнее место жительства. Вместе с диваном, столами, стульями и прочими полезными предметами.

Еще через полгода, при повторном возвращении «Советов», «Зайца» переместили вновь и, опять-таки, в компании. Совсем уж забавной. На волне победной эйфории «принадлежащими Иваново-Лысогорскому райсовету» официально были признаны «футляр для духов – 1 шт.» и «кальсоны женские – 3 шт.». Едва ли не в прямом смысле раздели несчастную Феклу! Знать, самой Советской власти срочно требовалось голый зад прикрыть.

Впрочем, прикрывалась она не только кальсонами. Чаще – строгим канцелярским грифом. А чтобы не узнал «победивший народ» страшной тайны: провозглашенная большевиками «экспроприация экспроприаторов» – процесс бесконечный. Потому как, изъяв «награбленное», ты сам становишься грабителем со всеми вытекающими отсюда последствиями.

«У прислуги лечебницы А. Жихаревой обнаружена часть обстановки бежавшего генерала, – уведомляли лысогорские ревкомовцы журавлевских 7 марта 1920 года. – По заявлению А. Жихаревой, обстановка к ней привезена с Чайковской улицы из дома №31 родственницей ея Жихаревой Марфой, которая служила у генерала. А потому просьба сделать обыск и отобрать вещи генерала у Марфы Жихаревой по Чайковской улице». В правом верхнем углу письма большими красными буквами выведено «СЕКРЕТНО!».

Да разве утаишь чего от народа, а уж, тем более, от прислуги? Именно эта категория трудящихся, много знавшая в силу профессиональных обязанностей, четко отслеживала все перемещения материальных ценностей. Какими дивными рассказами потчевал представителей власти «обслуживающий персонал»! Тридцатилетняя Марфа Насонова, бывшая кухарка домовладельца Катто, информацию о хозяйском имуществе сдала так элегантно, что умудрилась опорочить и белых, и красных. Но не спешите ее осуждать! Сначала «кинули» кухарку…

«Гражданка Катто, убегавшая последним поездом с белыми, сказала мне, что жалование за два месяца я получу у ее сестры, так как ей оставлено 25 тысяч рублей для выдачи мне и горничной, а также оставлено много продуктов», – рассказывала о своих злоключениях Насонова. Однако стать владелицей целой горы съестного (список и по нынешним временам впечатляет!), кухарке не довелось. Сестра бежавшей, Анна Моисеевна, через две недели после прихода красных проделала изящный финт – породнилась с представителем новой власти. Кто посмеет предъявлять претензии дражайшей супруге начальника 5-го района милиции товарища Плятта?! Насонова попыталась: «Плятт чуть не застрелил меня…»

В отместку кухарка поведала властям, как «белое» имущество становилось «красным», находясь при этом во владении одной и той же семьи. Ничего сверхъестественного! Товарищ Плятт пришел к председателю домкома, в ведении которого находились три дома, ранее принадлежавшие Катто, и заявил, что реквизирует мебель для нужд 5-го района милиции. На десять подвод набралось: «1 гарнитур-кабинет, 3 кожаных дивана, кресел 12, гостиный гарнитур из 12 вещей…». Представляете, сколько райотделов можно было обставить «буржуазной роскошью»? Правильно: ни одного! Все досталось счастливым молодоженам.

Почему бы и нет? Анне Моисеевне, как родственнице бежавших, имущество это и ранее было не чужим, а милиционер вполне мог считать его законным трофеем победителя. Тем более что Советская власть благодарить Плятта за верную службу явно не спешила. «До женитьбы на сестре жены Катто ни одежды, ни обстановки у него не имелось, за исключением, пожалуй, шинели», – «стучала» ревкомовцам обиженная кухарка.

Впрочем, спасибо ей за это: занятная история для потомков сохранилась. Очень похожая на историю гражданской войны – где проходила граница между «белыми» и «красными», так просто не разберешь. Жаль, что война любовью не закончилась…

Эдуард Зуб, для «Пятницы»

- Как жизнь?

- Мухам бы понравилось.