Статьи о «великих» обычно сочиняются к юбилеям. Так, мол, и так, дорогие сограждане: в сей знаменательный день столько-то лет назад родился деятель N, осчастлививший если не все человечество, то, меньшей мере, какую-то его часть. С величайшими из великих – гениями – дела обстоят еще проще. Тут и годовщина смерти вполне сойдет за «информационный повод». А вот использовать в качестве такового дату вступления в должность, кажется, не пробовал еще никто.

6 марта 1918 года комендантом Харькова стал большевик Павел Кин. Город вступил в полосу жесточайшего террора и… восторженно зааплодировал: ну наконец-то «твердая рука»! Тип политического деятеля, классическим образчиком которого являлся наш герой, востребован и поныне. А уж в той, неимоверно сложной обстановке, ему и вовсе цены не было: город захлебывался в мутной волне бандитизма. Грабили ночью, грабили днем, да и стреляли практически круглосуточно. Криминальная хроника начала 1918-го – впечатляющее чтиво. И вдруг появляется он – крутой шериф большевистского разлива…
На привычных для нас голливудских суперменов Павел Андреевич не походил ничуть – ранняя лысина, легкое заикание. Зато по части артистизма и пристрастию к внешним эффектам он запросто мог бы потягаться с любой из звезд кинематографа: каждое выступление Кина в Совдепе походило на маленький спектакль. Особенно ярким получилось «закрытие сезона», состоявшееся 6 апреля.

Войска кайзера Вильгельма уже стояли у ворот Харькова, большевики спешно паковали чемоданы, но не блеснуть на прощание Павел Андреевич просто не мог. Цитируем его речь по газете «Возрождение»: «Те расстрелы, которые производились, не остались пустым звуком. Все грабители будут и должны расстреливаться на месте. Я глубоко убежден в необходимости этой меры… Что касается граждан, которые должны муниципальному совету по приказу моему за № 7, то все они будут сидеть у меня в вагоне. И вот дулом этого нагана (Кин хватается за кобуру револьвера) я заставлю их идти на немца…»

Впечатляет, не правда ли? Особенно, если знать, что насчет расстрелов товарищ Кин не преувеличивал нисколечко. Именно с его «воцарением» они стали самой заурядной процедурой и… снискали их инициатору невероятную популярность во всех слоях городского населения. Потому как комендантское «правосудие» напрочь было лишено избирательности.

Доставалось от него и «революционным солдатам», и куда более революционным матросам. Не делалось никаких скидок ни для красногвардейцев, ни для самых, что ни на есть «червонных» казаков: попался на грабеже – изволь отвечать. Листаешь харьковские газеты за март 1918-го и диву даешься: «Расстрелян солдат Опалько, ограбивший столовую на Чеботарской… Расстрелян пойманный на месте преступления солдат 2-го партизанского отряда Стрепамов…»

А вот история, претендующая на актуальность. Прямо у дома № 40 по улице Кацарской комендантская «гвардия» отправила к праотцам некоего Ивана Сурцева – бойца 274-го пехотного Изюмского полка. Причина: «отнял у гражданина Н. бумажник с 350 рублями, пальто и шапку». Пожалеешь поневоле, что не нашлось своего Павла Андреевича в славном городе Енакиево. А может, и порадуешься, узнав, какая дивная метаморфоза случилась с решительным комендантом ровно через год.

Открываем «Южный край» за 24 июля 1919-го. В городе уже месяц господствуют белые, а газета все еще вспоминает самого яркого представителя предыдущей власти. И очень сокрушается: «От прежнего Кина не осталось и следа. Есть Кин жестокий как раньше, твердый характером и сильный волей, но где-то пропала его относительная человечность, куда-то ушло все то, что примиряло с ним буржуазные группы».

«Примиряло» – это еще слабо сказано. Весною 1918-го «проклятые эксплуататоры» прямо таки возлюбили «твердокаменного большевика»: «Дело дошло даже до того, что когда приблизились к Харькову вплотную германцы, буржуазия решила, если не скроется Кин, ходатайствовать за него, отстоять его».

Однако же, Павел Андреевич «скрылся» без посторонней помощи. И отстоял не только самого себя, но и «дело пролетарской революции». Благо, должность председателя Казанской ЧК давала для этого неплохие возможности. Она же, по мнению городской буржуазии, и испортила хорошего парня. Кин «образца 1919-го», возглавивший губисполком и ставший «полновластным повелителем губернии», вызывал у нее уже не восторг, а ужас: «Вернулся совсем другой человек». Да неужто?

Страшно и одновременно смешно читать девяностолетней давности стенания. Изменился не Кин, а всего лишь вектор приложения его недюжинных сил. Сначала отстреливал уголовников, а потом принялся за «классово чуждых». Тяжело ли, умеючи? И те методы, которые когда-то вызывали у буржуазии телячий восторг, сразу же стали абсолютно неприемлемыми.

Так ведь и не было других в арсенале у Павла Андреевича! Равно как и другая «команда» отсутствовала. Вернулся он в Харьков с бойцами старыми, проверенными еще в 1918-м. Кстати, и «страшный Саенко» – комендант концлагеря на Чайковской, тоже с отстрела преступников начинал. На снимке, любезно предоставленном Харьковским историческим музеем, они сфотографированы вместе – комендант города и его адъютант, талантливый воспитатель и способный ученик. Эх, не знали «буржуины», кого славили! Так что смотрите, любители «твердых рук», и размышляйте, стоит ли молить Господа об их ниспослании или все-таки лучше поостеречься.

Эдуард Зуб, для «Пятницы»

Два хирурга перед операцией:
- Ну, что, опять с наркозом?
- Скучно…