Весною 1920 года Харьковский волостной ревком постигла тяжелая утрата. Бесследно исчез заведующий продовольственным отделом товарищ Стрельник. И, что самое обидное, не оставил ни малейшей возможности списать происшествие на кулацкие козни. «Пропажа» случилась после того, как заведующим заинтересовалась губернская ЧК. А ведь за него матерый подпольщик ручался…

Советская власть, вернувшаяся на Слобожанщину в декабре 1919-го, могла именоваться таковою лишь номинально. Ибо осуществляли ее не Советы, которые еще нужно было избрать, а военно-революционные комитеты — временные органы, наделенные чрезвычайными полномочиями. История их возникновения и бурной деятельности, а, в особенности, кадровая политика и ее «фантастические» результаты, могут показаться точной копией событий куда более близких нам по времени. Знать, судьба такая: вечно наступать на одни и те же грабли.
Свою работу новое руководство начало классически — с охаивания старого. Харьковское волостное правление объявили упраздненным как «реакционную власть, созданную белыми бандами в лице Деникина». Не было большей заботы у Антона Иваныча, чем думать о крестьянах тридцати трех пригородных хуторов!

Одновременно с навешиванием ярлыков развернулась охота на ведьм. К идеологически вредной нечисти причислили волостного писаря Москаленко, якобы «имевшего стремление выдать деникинским бандам скрывавшихся в подполье членов исполкома». К трудно доказуемому «стремлению» на всякий случай добавили еще один грех — «кичился присутствием в его крови дворянской крови». За расплатой дело не стало: «уволить, не взирая на инвалидность». С «тестированием» на идейность остальных писарей, а также курьеров и сторожа с дворником решили повременить.

Следующий шаг новой власти тоже был до боли традиционным: «Выдавать в виде авансов не ниже 4 200 руб. в месяц члену Ревкома». Много это или мало? Смотря с чем сравнивать. Восемнадцати красноармейским семьям за пять месяцев 1919 года тот же ревком выдал паек на общую сумму в 28 460 руб. Имеющий калькулятор да поделит! А кто еще не обзавелся чудом вычислительной техники, может ознакомиться с отчетом о деятельности ревкома за период с 1-го по 20-е апреля 1920 года. Сумма пенсии, которой ревкомовцы предполагали осчастливить всех, имеющих на нее право, запросто поразит любого — 64 рубля.

Наряду с «привычной» диспропорцией между чиновничьими и старушечьими доходами существовала еще одна проблема из разряда вечных. Волостные правители отнюдь не спешили отрабатывать цифры с тремя нулями. Дружный коллектив, связанный не только идейными, но и родственными связями, патологическая лень поразила буквально сразу же. В протоколе заседания от14 февраля 1920 года черным по белому значится: «Служащие Волревкома, несмотря на все замечания и приказания членов Ревкома являться вовремя на занятия, продолжают систематически опаздывать, а иногда и совершенно не являются на службу без уважительных причин».

Так ведь с начальства пример брали! С того самого, которое грозило «уволить их от занимаемых должностей, как саботажников». 27 февраля 1920 года был арестован уездной милицией… сам председатель комитета товарищ Павлов. «Ввиду халатного отношения к своим обязанностям и неаккуратного посещения им занятий в Волревкоме», — объяснял причину ареста беспристрастный документ. Подписал его, между прочим, упоминавшийся ранее товарищ Стрельник. Буквально за несколько недель до своего знакомства с губернской ЧК.

Ситуацию можно было бы назвать трагической, если б она не отдавала еще и анекдотом. Революционер Павлов сумел пережить деникинское подполье и на тебе — свои же повязали. Более того, товарища Стрельника, «как безусловно стоящего на платформе Советской власти» рекомендовал в члены ревкома именно он. Причем на самом первом заседании, состоявшемся через два дня после отступления Добровольческой армии — 14 декабря 1919 года.

И все-таки фортуна благоволила к Павлову! Уездная милиция — не деникинская контрразведка: председателя вскоре выпустили и даже восстановили в должности как «полностью реабилитированного». А он взял и откинул новое коленце — то самое, которым поныне тычут в глаза одному известному политику. С крестьянина Фомы Рыжего, в недобрый час посетившего «волость», ободренный реабилитацией отставной подпольщик… снял шапку. В присутствии кучи свидетелей. Ох, и карусель закрутилась!

Обиженный в лучших чувствах «хлебопашец» оказался шибко грамотным. Его переписка с уездными властями по поводу возвращения утраченного головного убора достойна публикации в качестве исчерпывающей характеристики «рабоче-крестьянской власти». И, между прочим, не столь уж негативной. В конце концов, никому не пришло в голову скрыть происшествие. А уж тем более, выдвинуть в президенты совершившего «беспримерный подвиг» Павлова. Наоборот, его заставили оправдываться.

Неуклюжие объяснения волостного царька могли бы послужить неплохим подспорьем для региональных пиарщиков. Грабеж, чтоб вы знали, таковым не является, если его жертва официально признана кулаком. Шапка была не отнята, а реквизирована и тут же передана красноармейцу, направлявшемуся на фронт. И если он приходится братом товарищу председателю, то это всего лишь случайное совпадение.

Ничто не ново под солнцем.

Эдуард Зуб, для «Пятницы»

Встречаются два ежика. У одного забинтована лапка.
— Что с тобой?
— Ничего. Просто хотел почесаться.