Богатое наследие оставила советская публицистика! Затертых до блеска штампов лет на сто еще хватит. Один можно кинуть в заголовок, другие — по тексту разбросать. То-то порадуется читатель, узнав, что «фронт без флангов» — это не о советских партизанах, а выражение «битва за урожай» нужно понимать исключительно в прямом смысле. Впрочем, и с дружбой не все так просто: схватка за хлеб насущный — не лучшее время для родов.

…Старым поисковикам хорошо известен этот рецепт: хочешь найти информацию о репрессивных органах — поройся в хозяйственных документах. Горкомунхоз завсегда был очагом простодушия: включили свет следственной тюрьме губЧК, отправили доски концентрационному лагерю. Тут же — и адреса «учреждений», и численность заключенных. Стоит ли удивляться, что «незамутненные истоки» российско-украинской дружбы открылись автору среди продовольственной документации? Да не просто открылись, а прямо-таки заблестели под ласковым летним солнышком. Впору было очки одевать — новейшие, темные. Ну сколько можно в розовых ходить? Хотя при наличии соответствующего желания разглядеть цифровое выражение дружбы не помешали бы и они.
За один только день — 24 февраля 1920 года, Харьковский губпродком отправил в Иваново-Вознесенск 2000 пудов кукурузы, по 200 пудов меду, солонины и сельди. Тогда же осчастливили интендантство Шлиссельбургской крепости. Лихим росчерком пера ему было отпущено 1100 пудов пшеничной муки и 300 пудов ячневой. Вместе с тридцатью пудами сала, сотнею пудов пшена и семьюдесятью пудами гречки в придачу.

Фанатам метрической системы стоит напомнить: «старорежимный» пуд весил чуть больше шестнадцати килограммов. И это один только день и только два адресата. Ощутимо помогал Харьков российскому пролетариату! Может быть потому, что сам купался в роскоши?

Ага, купался. Аж брызги летели! «Роскошь» времен гражданской лучше всего характеризует переписка рабочих ВЭКа (будущий ХЭМЗ) с губернским ревкомом. Те еще «бомбы» хранятся среди хозяйственной документации! «Победивший пролетариат» слезно просил у своей же власти разрешения на разборку пустующих бараков. Аргументация впечатляла: мрем, как мухи, а покупать гробы — зарплаты не хватает.

Примечательно, что подобные факты ничуть не смущали голосистых певцов «крепнущей день ото дня дружбы». Ни тогдашних, ни нынешних. Наоборот, ими гордились: сами недоедали, но помогали братьям! Искренность и добровольность «братской помощи» могли оценить по достоинству разве что продовольственные агенты.

…«Донесения с мест», полученные в феврале-марте 1920 года Волчанским уездным продкомиссаром, были до неприличия однообразными. Перепуганные подчиненные заявляли, что «выполнить продразверстку без привлечения вооруженной силы не представляется возможным».

Агент Перепелицин, «трудившийся» в Ольховатке, просил выслать ему «30 человек красноармейцев и с ними боевого взводного». Ибо тех двадцати, которые уже имелись, для стимуляции братских чувств категорически не хватало. «Вы имейте в виду, — напоминал Перепелицын начальнику, — что в прошлом году в районе Ольховатской волости убиты три агента на почве реквизиции».

Напоминание было отнюдь не лишним. Уездный продкомиссар мог и позабыть об ольховатской «специфике»: красноармейцев просили ВСЕ! В Хатнянскую и Великобурлуцкую волости требовали прислать по пятьдесят человек, семьдесят пять бойцов клянчили из Хотомли, таким же количеством «вооруженной силы» рассчитывали усмирить Мартовую. Единственным очагом российско-украинской «дружбы» казался Старый Салтов: там обещали обойтись всего лишь десятью воинами.

Национальную специфику продработы отчетливее других оценил товарищ Гаврилов, «курировавший» Шиповатое. Его агенты благоразумно слегли в госпиталь, а присланные «в помощь» бойцы проявлять инициативу почему-то не спешили. «Красноармейцы с хохлами никак не сговорятся, — доносил Гаврилов уездному продкомиссару Родовичу. — Когда были между кацапами, можно было работать одному».

Жаль только, что не уточнил доморощенный этнопсихолог, что это за нация такая — «красноармейцы». Вполне вероятно, что в данном случае слово «дружба» можно было бы употребить и без кавычек: уклонялись бойцы от выкачивания хлеба! «С красноармейца нельзя спросить, — плакался Гаврилов, — он говорит, что я — не агент, ничего не понимаю по этому делу».

Безудержный оптимизм шиповатского товарища относительно «кацапов» вряд ли мог разделить комиссар Субботовский. Ему «посчастливилось» работать в волостях Змиевского уезда, населенных преимущественно русскими. Результаты не радовали: жителями Береки был избит продагент Шпаковский, а в Алексеевке стряслось и более серьезное ЧП — за крестьян открыто вступилась местная власть.

Благодатная Слобожанщина оказалась отличным полигоном для сравнительных исследований восточнославянских менталитетов. Агента Божбауэра, попытавшегося закрыть маслобойню в украинской Хотомле, постигла участь товарища Шпаковского. А от хотомлянской милиции пользы было столько же, сколько от алексеевского ревкома. «Милиция в волостях состоит из местных, — докладывал обиженный в лучших чувствах агент, — а потому не желает участвовать в таких делах».

Грандиозная «битва за урожай», развернувшаяся на «фронте без флангов», похоже, знала разделение только на «здешних» и «пришлых». Чаще всего оно соответствовало национальному, но иногда случалось и по-другому. Стопроцентно совпадала лишь реакция крестьян на произвол властей. Называйте ее как вздумается — «дружбой», «классовой солидарностью», «формированием нации на политической основе». И гордитесь, что не ведали о «премудростях сих» слобожанские землепашцы. Просто хватались за вилы и все…

Эдуард ЗУБ, для «Пятницы»

 

Великим открытием военных можно считать то, что они одними из первых заметили, что компетентность и интеллект не читаются на лице. Тогда они придумали звания.